Кто чаще всего приезжает в Горячий Ключ? Конечно, это наши ближайшие соседи — жители краевой столицы. В любой погожий денек по курортной зоне «курсируют» сотни краснодарцев.
Как признаются многие — сюда они приезжают для того, чтобы насладиться красотой природы и вдоволь надышаться местным целебным воздухом. И это отнюдь не явление современности. Более века назад, когда жалоб на экологию у краснодарцев еще не имелось, в наш город все также стремились путешественники из южной столицы. Разница, пожалуй, только в том, что сейчас расстояние между нашими городами можно преодолеть меньше чем за час, за что спасибо современному автопрому, а раньше пеший путь занимал 1,5 суток (и то, если в скором походном темпе).
Можно было «странствовать» и верхом, и на каком-нибудь гужевом транспорте, но такую роскошь позволить себе могли не многие. И уж тем более не бедные семинаристы Екатеринодарского духовного училища, которым в 1912 году захотелось посмотреть на диковинный Горячий Ключ, на его минеральные источники, необычные деревья и прочие природные достопримечательности. И вот поздней весной они под руководством наставников предприняли неблизкую прогулку. Один из преподавателей семинаристов Н. Фелицын детали путешествия подробно записывал в путевом дневнике. На его страницах оживают события прошлого, когда Горячий Ключ еще не был ни городом, ни даже поселком, а именовался просто местечком. В этом описании интересно все: и сам путь через станицу
Пензенскую, и реакция будущих священников на пейзажи Горячего Ключа, и единица измерения количества воды, выливающейся из источников. Какие там литры? Объем меряли ведрами (чувствуется в этом размах и основательность, правда?). В сутки выходило около 35000 ведер!
На ту сторону Кубани
7 мая, после обеда, в 1.45 вышли мы из училища. Нас шло 73 человека: 71 ученик — из третьего и четвертого классов — и два руководителя: преподаватель Н. Д. Фелицын и надзиратель Е. К. Фоменко.
В сумочке, по походному приложенной на спину, каждый нес для себя запас провианта, который составлял: 10 яиц, пять таранок, кусочек сала, два фунта жареного мяса, 1¼ фунта хлеба и шесть кусков сахара; у 20-ти человек к поясу были подвешены жестяные чайники. У 36-ти более взрослых воспитанников через плечо свешивались байковые одеяла, которые приложены были точно так, как солдаты носят в походах свои шинели, скрутив их и перевесив через плечо.
Через 20 минут мы были за Траховским мостом, на той стороне Кубани, здесь большинство учеников искупались хоть и в мутной, но свежей воде. Для предотвращения излишнего утомления мы сняли, кто всю верхнюю одежду, а кто лишь блузы, и в 2.40 пошли по шоссе, ведущему к черкесскому селению Тохтамукой. Как свойственно гурьбе всякой молодежи, ребятки не могли удержаться, чтобы не огласить воздух своим пением.
В 3.45 мы сделали первый привал, с задором показывали ребятки на верстовой столб, где стояла цифра шесть. В 7.00 вечера мы сделали привал в узеньком переулке аула Шенджи, где под плетнем разостлалась травка, а в прилегающем дворе был колодец. Наполнили мы чайники водой, развязали сумочки и сразу — напились чаю и поужинали.
Партия из 73 человек в странных костюмах не могла не привлечь внимания и без того любопытных обитателей аула: поодаль стояли пугливо черкешенки, а их хозяева подошли к нам с расспросами, куда и зачем идем. Один из них осведомился у меня: «И дэ твоя начуй? — и получив ответ, что мы будем ночевать в Пензенской, еще один раз окинул всех взором, покачал головой и укоризненно добавил, — Плохо твоя делай! Ты к свету не дойдешь Пензенская, на дорога спать будышь, вона пристаныть! Плохо твоя делай, ночуй у мине!» В другое время мы с удовольствием воспользовались бы радушием черкеса, чтобы провести ночь в мирном ауле среди любопытной обстановки, но сейчас нам надо было идти.
Путь в ночи и телеграмма
В 7.45 мы двинулись из аула. От города до него 16 верст, а до Пензенской от аула надо было пройти еще 17 верст. Минут через 30 спустилась темная ночь. Мы предложили ребяткам идти в парах, получилась колонна в 35 пар, впереди и сзади нее несли по одному фонарю, они освещали нам дорогу и давали знать, что движутся как передние, так и задние и что, следовательно, все обстоит благополучно; Е. К. Фоменко шел с первой парой, а я с последней. При таком распорядке мы могли не беспокоиться о том, что кто-либо незаметно отстанет в ночной темноте.
Сначала шумная, оживленная, потом наша колонна стала хранить глубокое молчание, не до разговоров было: шли мы по дороге, избитой глубокими колеями и покрытой толстым слоем пыли, каждый смотрел под ноги, стараясь угадать, насколько то возможно было в ночной темноте, куда поставить ногу так, чтобы не споткнуться; пыль, поднимавшаяся густым облаком, садилась на нас же, и каждый ощущал, как она «скрипит на зубах».
Первую остановку мы сделали через 1.40, вторую понадобилось сделать через 40 минут, а потом… стали раздаваться голоса, что надо совсем остановиться и ночевать в лесу. Эти голоса, как ни странно, принадлежали более взрослым и здоровым ученикам; те же, которые были и меньше, и слабее, хоть тоже и спотыкались, и падали, а все же шли вперед.
Видно было, что первые утомились гораздо больше; произошло это, конечно, не оттого, что они несли одеяла, а потому, что они не выполняли некоторых, по-видимому, незначительных указаний, исполнение которых мы рекомендовали им на основании своей многолетней «пешеходной практики».
Вместо стройной колонны получились две нестройных толпы; одна понемногу уходила вперед, а другая отставала, в первой было тихо, а из второй неслись недобрые пожелания по адресу ни в чем неповинной станицы: «Будь она проклята, эта Пензенская, никогда мы до нее не дойдем!» и т. д. В час ночи мы были на площади ст. Пензенской. В церковно-приходской школе нашли мы себе приветливый кров, все умылись, разостлали на полу одеяла и, подложив под голову сумочку с остатками провианта и руку, заснули крепким сном здорового утомления.
К восьми часам все наши ребята были уже на ногах. От ночной усталости не было и следа, настроение было самое бодрое. Все же утром мы не вышли из станицы. Удерживал нас не тот дождичек, который шел с четырех часов ночи, а радушие местного священника о. Петра Образцова, его супруги и учителей Петра Митрофановича Галушко (заведывающего министерской школой) и Ивана Иларионовича Рыбальченко (учителя церковно-приходской школы). Многие пошли в церковь (был воскресный день), где певчие пропели молебен.
После обедни заходились ребятки около своих чайников. К 12 часам готов был кандер (постная похлебка из «ободранного» пшена. Прим. ред.), аромат и вкус которого умеют ценить лишь те, кому он попадается на дороге да, особенно, на голодный желудок.
После обеда, в 1.30, вышли мы из Пензенской. Хорошо отдохнув и подкрепившись, бодро шли ребятки по красивой дороге, широкой лентой пролегающей между зеленью леса. После дождя в воздухе было свежо, прохладно, пыль не поднималась из-под ног, и тучки защищали от палящих лучей солнца; глаз отдыхал на зелени леса, красках цветов; грудь упивалась чистым горным воздухом, в иных местах насыщенными то свежим ароматом ландыша, то запахом азалий. Каждый изгиб дороги открывал нам новые чудные виды, и мы за 3½ часа прошли 15¾ верст от Пензенской.
Насколько длинным и утомительным показался нам путь до Пензенской, настолько незаметен был он до Горячего Ключа. За 3½ часа прошли мы 15¾ верст, из которых шесть — дорога идет в гору, и в шесть часов уже успели подзакусить в новом своем пристанище — в здании министерской школы.
Предполагая, что в училище о нас беспокоятся, мы сейчас же дали телеграмму: «Екатеринодар, смотрителю духовного училища. Все здоровы. По случаю дождя вернемся 10-го, часа в три (предполагали мы, было, возвращаться 10-го утром).
Вода с яичным ароматом
Оставшееся в нашем распоряжении время до вечера мы употребили на осмотр местечка. Главная улица привела нас к ванным зданиям, их два — старое — на шесть ванных комнат и новое — на 24 ванны. К югу от ванных зданий само минеральное ущелье. Источники, названные псекупскими, выходили из этого ущелья сначала шестью струями, но в 1883 году каптированы инженером Конради и образуют одну струю. Количество воды в сутки около 35000 ведер, температура 47 градусов Цельсия при входе в ванны.
«Псекупские минеральные воды относятся к разряду серно-щелочных и по содержанию главной составной части — сероводорода — в четыре раза превосходят Пятигорские воды» (И. Ф. Косинов. Псекупские минеральные воды. Харьков, 1908 года стр. 4).
От ванных зданий мы пошли в парк, разбитый по отрогам гор вокруг минерального ущелья, а оттуда вышли на Псекупс, где с парома любовались чудными видами, пока ночь не заставила нас идти спать.
Утром ребятки бродили, где кому вздумается, и купались в Псекупсе, а в 10 часов все отправились к серно-солено-йодо-бромистому источнику. Одно наименование говорит о сложности состава воды этого источника, она издает неприятный запах яйца, но стоит сделать маленькое усилие воли, и вы выпиваете весь стакан, не получив никакого неприятного вкусового ощущения.
Большинство учеников сумело сделать это усилие, и они выпили по 1½-2 стакана этой воды. Потом мы пошли к железному источнику; идти надо было по лесу верст шесть; дорога пролегает около ручья, на что мы вдоволь налюбовались здесь — это заросли папоротника по долинке возле ручья да чинары (платан восточный. Прим. ред.), высоко поднимающие свой замечательно ровный серебристо-свинцовый ствол.
Вернувшись от источников, мы объявили сбор в обратную сторону и в 4.45 тронулись в путь. Наши песни привлекли гурьбу парней и мальчиков, отстали они от нас не раньше, как мы стали переходить через Псекупс. С полчаса промешкали мы на берегу Псекупса и бодро пошли в дорогу…
Когда мы предлагали ученикам отправиться в неблизкую прогулку, нами руководило лишь одно желание — дать им возможность провести три полных дня на лоне матери-природы и при этом побывать в одном из таких уголков, где бьют в глаза ее мощь и красота, где душа ребенка набирается новых здоровых впечатлений, особенно приятных после однообразной училищной жизни.
Преподаватель Екатеринодарского духовного училища
Н. Фелицын. 1912 год
От редакции. За дневник преподавателя Н. Фелицына и фото благодарим зав. отдела экспозиционно-выставочной деятельности городского исторического музея Юлию Лысенко.
Елена Слипченко
